Трансгендерная беларуска: «Я осознанный человек, мне не 18 лет, когда я в эйфории кричала, что мне срочно нужна вагина»

— На самом деле это иллюзия, что только после операции можно почувствовать себя полноценной женщиной. Я ведь и сейчас чувствую себя женщиной. Не подумайте, я не боюсь утратить этот орган, но мне предстоит сложнейшая операция, после которой я проснусь в другом теле, — делится переживаниями трансгендерная беларуска Стефания Бруин, начиная свой рассказ, каким длинным и сложным был ее путь к гармонии с собственным телом, который начался почти 15 лет назад в Беларуси.

«Препараты клала в баночку из-под сахарозаменителя и прятала в школьной сумке»

— Как человек узнает, что родился не в своем теле?

— Кое-что видно с самого детства. Но часто, если, допустим, мальчик начинает играть в куклы, надевает девичью одежду, берет мамину косметику, на это не обращают внимания или могут даже наказать.

В подростковом возрасте признаки заметнее. В этот период активно проявляются наклонности противоположного пола.

И если родители по-прежнему не хотят ничего замечать, проблема может уйти глубоко внутрь, и человек будет с ней жить годы, возможно, даже создаст семью. Но момент, когда подавлять внутренние самоощущения будет больше невозможно, все равно наступит. И дальше либо должен начаться переход, либо все может закончиться трагедий.

Я в 13-14 лет уже догадалась, что со мной что-то не то. Но я жила в беларуском райцентре, в моей семье даже предположить не могли такое развитие событий.

А мне не просто нравились парни, на каком-то подсознательном уровне я понимала, что это не про гомосексуальность, я будто бы ощущала себя девушкой, отчего испытывала очень сильное чувство вины. Толком не могла описать свое состояние, а нужных знаний тогда у меня не было.  

Я даже молилась, думая, что это может пройти.

В классе меня, как женоподобного мальчика, который еще и ведет себя как девочка, постоянно травили, из-за чего мне пришлось сменить несколько школ, но буллинг не прекращался.

Меня обзывали, унижали, надо мной смеялись. Доходило до того, что меня преследовали. Мой подъезд был исписан оскорблениями, которые я не успевала закрашивать.

Как-то прямо на площадке меня поймали трое амбалов и запинали ногами, еще один раз меня избили на автобусной остановке. Вокруг были люди, но никто не вступился.

Я не думала, что могу обратиться в милицию сама без родителей, так как была несовершеннолетней. А дома меня не понимали.

Приходилось все время себя подавлять, все скрывать, идти против своей воли. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не событие, которое я считаю переломным моментом. Это было знакомство с творчеством Мэрилина Мэнсона.

Причем моей первой реакцией на его клипы был страх, но перестать слушать этот хоррор я не могла. Искала тексты песен, переводила, изучала его биографию и узнавала совсем другого человека, который скрывается за сценическим образом.

И вот это знакомство с такой одиозной, очень неоднозначной личностью помогло мне принять себя. В 2012 году я попала на его концерт в Минске и с тех пор перестала скрывать свою натуру, поняла, что я трансгендерная девушка и начала переход.

— Что значит «начать переход» в тогдашней Беларуси?

— В целом, это было реально, хоть и сложно. Это сейчас есть множество информации, организаций, форумов. В то время было всего пару форумов, и те закрытые, куда попасть было не так просто. Друзья из ЛГБТК+комьюнити у меня появились позже.  

Я сама узнала о гормональных контрацептивах и на свой риск стала их принимать. Позже их начали продавать только по рецептам, и я сначала нашла гинеколога, которая согласилась помочь и выписывала мне рецепты несколько раз, а потом просто доставала препараты нелегально через других трансгендеров.

— Где вы брали деньги на препараты?

— Собирала все, что могла — свои карманные деньги, что-то давали на одежду, не покупала обеды. Долгое время мне удавалось все скрывать от родных. Препараты клала в баночку из-под сахарозаменителя и прятала в школьной сумке. 

Со временем, когда сама смогла принять себя и скрывать свое внутреннее содержание стало совсем сложно, к тому же и выглядеть я уже стала слишком женственно, носила длинные волосы, как сейчас, я призналась близким. Они этого не приняли.

Я просто дотянула до 18-летия и уехала из дома. Переехала в Минск, где у меня началась новая жизнь, в которой огромное место занимали уже люди из ЛГБТК+сообщества. Оно очень дружное.

Мне помогали не только материально, но и психологически. Параллельно я стала на учет и начала официальную процедуру перехода.

— Как это происходит?

— Сначала нужно обратиться к сексологу в РНПЦ психического здоровья. Он назначает дальнейшие процедуры, обследования и консультации с разными специалистами.

Нужно проходить тесты с сотнями вопросов, экспертизу в Новинках. Кстати, туда меня положили только с третьего раза — не было мест.

Обычно трансгендерных людей кладут в частные боксы в общем отделении, но все они были заняты. Поэтому мне предложили переночевать в мужской психиатрии, отделении, где лежат люди, уже имеющие диагноз.

И я согласилась, потому что очень хотела быстрее пройти все это. Пациенты отделения, конечно же, собрались посмотреть на новичка, а добрая медсестра, которая меня привела, на вопрос «кто это», зачем-то ответила: «Это девочка».

К слову, с непрофессионализмом и бестактностью, особенно среднего медперсонала, я сталкивалась не единожды. После такого представления мне сказали запереться в палате на ключ.

Ночью я проснулась от дикого рева под дверью, в которую колотили так, что она ходила ходуном. Прекратилось это только через несколько часов, было очень страшно.

К счастью, утром меня перевели в отделение, где проходили обследование призывники, женщины с послеродовой депрессией и прочие. В соседней палате лежал транс-парень, то есть человек, который делал переход из девушки в парня.

В «психушке» я отлежала десять дней. Интересно, что сейчас в комментариях часто пишут, что мне нужно обратиться к психиатру. Так вот, в отличие от хейтеров, я действительно прошла обследование и получила заключение, что здорова.

Собрав все заключения, наконец, подаешься на комиссию, которая может дать разрешение на юридический переход, то есть смену документов.

Мне это мероприятие напомнило какое-то судилище. Десять человек, там кроме медиков были представители образования, военкомата и МВД, задавали самые разные вопросы, отчего я чувствовала себя очень некомфортно. Основная претензия ко мне была из-за того, что я несколько лет незаконно принимала гормоны, еще до официальной постановки на учет.

Объяснила, что у меня не было выхода, нельзя было упускать время, так как в организме вырабатывается тестостерон и я физиологически превращалась в мужчину. Поэтому вынуждена была тормозить этот процесс.

Очевидно, мой ответ, результаты обследований и в целом внешний вид смогли их убедить, потому что мне вынесли положительное решение на смену пола (копия документа есть в редакции — С.).

С подписанным приказом я пошла в ЗАГС, где поменяла свидетельство о рождении, затем отдала его, чтобы получить новый паспорт.

Почти два года ушло на весь этот процесс. Свой женский паспорт я получила в 21 год. Он действительно был выстраданным.

Прекрасно помню этот день, как открывала паспорт, все смотрела на буковку «F» и не могла поверить своим глазам. Я была очень счастлива.  

«Разумеется, транс-женщина без нижней операции — это сюрприз для любого мужчины»

— Но паспорт — это только документ. Разве это не начало?

— Нет. Для многих это и есть конец. Вообще переход считается законченным тогда, когда человек находится в гармонии. Кому-то достаточно социального перехода, то есть изменения внешности, и смены гендерного маркера. Не все идут дальше и подвергают себя хирургическому вмешательству.

Для кого-то оно важно. Я сделала ряд операций, в том числе орхиэктомию (удаление яичек — С.) и грудь. Вагинопластику долго откладывала. Дело в том, что я была в браке, и моего бывшего партнера все устраивало. Уже два года мы в разводе. И вот я решилась.

Разумеется, транс-женщина без нижней операции — это сюрприз для любого мужчины.

— Простите за нетактичный вопрос, как мужчины реагируют на такой сюрприз?  

— Например, мой муж знал изначально о том, что я транс-женщина, поэтому для него это не было сюрпризом. Придя в себя после развода, я снова стала ходить на свидания.  

Признаюсь, была удивлена реакции славянских мужчин. Это не только беларусы, но и русские, украинцы, поляки. Так вот, если европейцы после моего каминг-аута в основном расстаются спокойно: «Ты очень классная, но это не для меня», то с нашими мужчинами редко обходится без эмоций.  

Они переживают, не могут поверить, страдают. Но даже после этого никакого негатива я никогда от них не слышала.

Конечно, есть мужчины разных национальностей, которые видят во мне только сексуальный объект. Но с такими я сама сразу расстаюсь.

— Вас приятно удивили романтические отношения с беларускими мужчинами, а как бы вы оценили в целом отношение беларусов к ЛГБТК+сообществу? Известно, что представители последнего порой вынуждены уезжать из нашей страны именно из-за гомофобии.

— Было сложно, когда у меня еще были мужские документы, и мне приходилось с ними ходить по разным инстанциям. Выглядела я примерно так, как сейчас.

И вот приходишь, даешь мужской паспорт — все таращат глаза, начинается куча бестактных вопросов. Это что — вы? Чей вы паспорт даете? Какая женщина, кто вы вообще?

Причем такие диалоги часто случались в каких-нибудь очередях и сразу привлекали всеобщее внимание. Это было очень неприятно.

Когда я поменяла документы, стало проще. По закону я имею право не рассказывать о своем переходе. Но даже когда кто-то пытался не очень тактично уточнять, мол, ты же транс, я всегда говорила: «Да, я транс и что?».

С серьезным хейтом столкнулась, когда решила завести свой канал. Чего мне только не пишут из разных стран, в которых понимают русский язык (я веду канал на нем), какими только расправами не угрожают. Но также у меня есть и большая армия поддержки.

Это подростки, которые переживают похожие моменты в жизни, буллинг, травлю по причинам ориентации или гендерной идентичности. Люди, которые по разным причинам не могут себя принять. Просто неравнодушные.

Я уже пожила в Европе и могу констатировать, что здесь общество гораздо более толерантное и в целом отношение к женщине и к людям вообще более уважительное.

— Заметно, что вы проделали большую работу не только над своей внешностью. У вас грамотная речь, вы знаете языки. Как складывается ваша профессиональная жизнь?

— В 18 лет я хотела поступить в университет им. Максима Танка на психолога, но не поступила. Это не удивительно, у меня был плохой школьный аттестат, потому что вместо подготовки к урокам я думала о том, как безопасно пройти из кабинета в кабинет.

Психология мне очень нравится. В 20 лет я впервые сама пошла в психотерапию, начала заниматься со специалистом, многое изучаю самостоятельно.

Действительно, хорошо знаю английский, могу свободно на нем разговаривать, учила его сама и на курсах. Я понимала, что язык мне пригодится.

Работать еще в Минске начинала консультантом в магазине косметики, потом соцработником для транс-людей. А позже я попала в моделинг и почти три года работала моделью.

«Среди моделей много девочек в прошлом были жертвами буллинга»

— В обществе сложилось много стереотипов об этой профессии. Как вы в нее попали?

— Меня нашел агент в соцсетях. Мы стали готовиться к первому контракту в Китае, но начался ковид. В Китай уехать у меня не получилось, но со временем я уехала в Европу и стала там сама ходить на кастинги в агентства.

В Германии получала отказы — и из-за размера груди, и из-за тату. В итоге все-таки нашла агентство, которому был интересен именно мой типаж, но уже в Варшаве.

Интересно, что среди моделей много девочек в прошлом были жертвами буллинга. Те, кого дразнили страшными и некрасивыми, люди с какими-то особенностями во внешности. Над такими обычно в школе издеваются.

И вот они, чтобы доказать свою полноценность, часто идут в такие профессии. В то же время моделинг — это не столько про красоту, сколько про харизму, про умение подать себя, это близко к актерству, я бы сказала.

Поэтому стереотип, что модель это тело или вешалка — неправильный. Несмотря на одинаковые требования и параметры, у каждой уникальная походка, своя энергия.

Что касается быта, то модельные апарты — это квартиры, в которых могут жить по 15 девочек, в комнаты нас селили по 3-4 человека. В день у каждой бывает по четыре кастинга, которые иногда наслаиваются друг на друга по времени, и нужно добраться в разные концы города. Короче, нервотрепки хватает.

Постоянно следишь за параметрами — то худая, то толстая. Мой пик карьеры моделинга пришелся на развод, когда я страшно переживала, просто не могла ничего есть, меня тошнило. Поэтому была тощая, и меня, наоборот, просили набрать вес.

Как-то в Милане я заболела и ходила на кастинги с температурой 38. И вдруг получаю сообщение от моего букера, что взяла примерку для Филиппа Плейна. То есть у меня есть опшен (option — когда заказчик не сделал окончательного выбора из нескольких моделей — С.).

Конечно, я была очень рада, и на следующий день с такой же температурой поехала в один из его магазинов на примерку. На меня стали надевать приготовленное платье, а оно не сходится на груди, потому что у меня стоят импланты.

Два дрессера, которые меня переодевали, еле впихнули меня в это платье и вытолкнули к кутюрье. Но ему не понравилось. Примерили еще один образ, но меня все равно не утвердили. Это была моя огромная боль.

И в моделинге такое происходит постоянно, модель могут слить во время примерки, во время шоу, могут даже в день самого шоу, когда она уже стоит в колонне.

— Наверное, психологически подобное выдержать не просто?

— Для кого-то это настоящая драма каждый раз, кто-то относится более спокойно, как к работе. Вообще Fashion Week — это очень большое напряжение и сильные эмоции. Работа на износ, которая продолжается 24/7.

Тебе могут позвонить в 2 часа ночи и сказать, беги — у тебя примерка. И ты вызываешь такси и едешь. Агент может позвонить ночью и сообщить, что тебя слили, а может, наоборот, сказать, что они передумали — езжай обратно.

Я участвовала в Fashion Week в Париже, два раза в Милане. Еще по сезону отработала в Берлине и Варшаве.

О бешенной конкуренции и моментах, когда подкидывают стекло в обувь, ничего не скажу. Я дружила со многими девочками, мы друг дружку поддерживали.

Все знали, что я трансгендерная девушка, но всем было абсолютно по барабану. Именно в моем агентстве больше таких не было, но на кастингах я периодически встречалась с другими транс-девочками.  В самих агентствах кто-то даже делал ставку на это, так как трансгендеры в тренде.

Однако в моделинге гендер не главное, главное — типаж. Если твой типаж подходит, всем все равно, кто ты.

И все-таки это не было только работой на износ. Для нас специально организовывали отдых. Я несколько раз раньше бывала в Париже, но после модельной поездки полюбила этот город особенно.

Приехала туда из Милана в разгар Недели моды, на шоу не попадала, и решила, раз не работаю, буду отдыхать. В тот раз для нас устраивали крутые вечеринки в шикарных клубах с разными приглашенными звездами, ужин в ресторане с видом на Эйфелеву башню. Эти воспоминания очень приятные. И они случились тоже благодаря моделингу.

В целом это был нелегкий, но замечательный период в моей жизни и карьере, который меня очень сильно закалил. До сих пор я могу с кем-то посотрудничать для души.

— Про заработки моделей тоже ходят легенды.

— У большинства это совсем не безумные деньги. То, что я смогла заработать, едва покрывало расходы перед агентством. Когда вы заезжаете, у вас образуется долг перед агентством — за апарты, перелеты, карманные деньги.

Модель это покрывает не со своего кармана, а из своих заработков. Вы отбиваете свой минус и только потом получаете плюс. Но если вы не отбиваете свой минус, вы не возвращаете расходы агентству.

Я отбивала свой минус, но мой плюс был совсем небольшим. Самая большая сумма за одно шоу, которая мне осталась после всех выплат, было 300 евро. Иногда у меня получалось только погасить свой минус, и я возвращалась с нулем. 

Есть модели из ТОП-50, из горячего листа, которые получают десятки тысяч евро за показ. Но для большинства девочек ценно уже само участие в Fashion Week.

Даже если во время этой недели ничего не удалось заработать, потом начинается сезон коммерции, и вас зовут на съемки для каталогов, кампейнов, лукбуков. И вот там уже можно заработать несколько тысяч евро.

Я не была коммерческой моделью, хоть меня и приглашали на разные съемки. Однако большого состояния я заработать не смогла.

«Мне пообещали 80% того, что я смогу испытывать оргазм»

— Вы сменили работу и страну проживания.

— Я переехала из Варшавы в Нидерланды и работаю здесь в сфере продаж, продаю косметику. Мой биологический отец — нидерландец, поэтому у меня не было проблем с легализацией в этой стране.

Ну и важную роль сыграло мое желание завершить медицинский переход. Здесь подобные операции делают на высоком уровне. Я видела результаты работы моего будущего хирурга, и они великолепны.

Но могу сказать, что и в Беларуси пластическая хирургия имеет довольно хороший уровень. Я делала там ринопластику, делала грудь и очень довольна результатом.

Если говорить о стоимости, то здесь медицина страховая, и необходимая мне вагинопластика полностью покрывается даже не расширенным, а базовым полисом.

Сменить гендер, то есть документы, в Нидерландах легче, чем в Беларуси, но сам процесс перехода тоже занимает довольно много времени.   

Допустим, я год назад подала запрос, что хочу сделать операцию. Через 4 месяца получила ответ клиники, еще через месяц меня пригласили на прием к хирургу.

В связи с тем, что несколько операций у меня уже сделаны, плюс длительная гормональная терапия, меня освободили от ряда процедур и сразу поставили в очередь на операцию. Но ждать придется еще около 10 месяцев.

Другое дело, что в Нидерландах не нужно терять ценное время до 18 лет, чтобы официально начать переход. В любом возрасте можно обратиться к психологу, тот даст заключение, с которым необходимые препараты будет выписывать просто ваш участковый терапевт.

Права трансгендеров здесь очень хорошо защищены, все они замечательно социализированы и прекрасно выглядят, потому что своевременно начинают терапию.

Ну и в мэрию пойти поменять гендерный маркер в паспорте можно параллельно, а не после окончания всего перехода. И даже иностранцы, проживающие здесь легально, могут получить соответствующий документ с новым именем и фамилией.

Здесь у меня также были разные консультации со специалистами, необходимые для предстоящей операции. И эти консультации тоже отличаются.

Если в Беларуси есть назначение — «Все ОК, делаем!», то в Нидерландах мне долго и подробно рассказывали в деталях, как будет проходит операция, какими могут быть последствия и насколько они вероятны в процентном соотношении.

Допустим, мне пообещали 80% того, что я смогу испытывать оргазм и даже предложили выбрать, где будут нервные окончания — на клиторе или внутри влагалища.

Подробно рассказали про процесс реабилитации, и чтобы он проходил хорошо, назначили физиопроцедуры по расслаблению мышц тазового дна.

После всего этого меня спросили еще раз, готова ли я, не передумала ли. То есть им было важно убедиться в том, что мое решение ответственное и взвешенное.

Поскольку я общаюсь с трансгендерами из разных стран СНГ, то знаю, что ни в Беларуси, ни в России, ни в Украине нет такого подхода.

— Тем не менее после очередной консультации вы делились в соцсетях, что все еще сомневаетесь, делать ли вам операцию. Почему?

— На самом деле после сессии с моим психологом я уже не сомневаюсь. Но я по-прежнему понимаю, что это будет сложнейшая операция в моей жизни.   

Я осознанный человек, мне не 18 лет, когда я в эйфории кричала, что мне срочно нужна вагина. Я уже столько пережила, что научилась думать о последствиях.

Конечно, я смотрю на себя обнаженную, вижу член и понимаю, что лучше, чтобы его не было. Но также я понимаю, что эта операция изменит мою жизнь, но не изменит меня.

Я давно чувствую себя полноценной женщиной. При этом понимаю все различия между мной и биологическими женщинами. Я знаю, что никогда не смогу забеременеть, независимо от количества операций.

Внешне я стану свободнее, например, можно будет спокойно выйти на пляж и не бояться, что что-нибудь отклеится. Но в отношениях с мужчинами я продолжу говорить правду. Хоть и знаю, что некоторые трансгендеры сознательно этого не делают.

А для меня принципиально, чтобы мой партнер знал обо мне все.